ОГЛАВЛЕHИЕ
>>>
О природе душевного здоровья и душевных болезней высказывались самые разнообразные соображения: "Невроз всегда является замещением законного страдания"" "Душевное здоровье есть преданность реальности любой ценой"" "Душевная болезнь возникает тогда, когда сознательная воля индивидуума существенно отклоняется от воли Бога, т. е. от собственной бессознательной воли". Мы теперь можем исследовать проблему душевной болезни более пристально и объединить все эти элементы в единое целое.
Мы проживаем нашу жизнь в реальном мире. Для того чтобы прожить ее хорошо, нам необходимо научиться понимать реальность мира настолько точно, насколько это возможно. Но такое понимание не приходит легко. Многие аспекты реальности мира и наших взаимоотношений с миром для нас болезненны. Мы можем понять их только через усилия и страдания. Все мы, кто в большей, кто в меньшей степени, стараемся избежать этих усилий и страданий. Мы игнорируем болезненные аспекты реальности, изгоняя из собственного сознания некоторые неприятные факты. Иначе говоря, мы стараемся защитить от реальности наше сознание, наше осознание. Мы делаем это множеством способов, которые психиатры называют защитными механизмами. Все мы пользуемся этими механизмами, ограничивая тем самым наше осознание.
Если из-за лени и боязни страданий мы наглухо забронируем наше осознание, то окажется, что наше понимание мира будет мало связано или совсем не связано с реальностью. А поскольку наши действия основываются на нашем понимании, то все наше поведение станет нереалистичным. Когда это достигнет достаточно высокого уровня, то наши сограждане сделают вывод, что у нас "не все в порядке", и будут считать нас душевнобольными, хотя сами мы, скорее всего, будем убеждены в собственном здоровье.* Но задолго до того, как дело дойдет до этой крайности, мы получаем замечания от наших сограждан и от нашего бессознательного о нашем нарастающем несоответствии.
* Конечно, эта схема душевного заболевания несколько упрощена. В ней не учитываются, например, физические и биохимические факторы, которые в определенных случаях могут иметь большое или даже решающее значение. Я признаю также, что иной человек может быть настолько ближе к реальности, чем его сограждане, что больное общество признает его "больным". Тем не менее представленная здесь схема остается справедливой в подавляющем большинстве случаев душевных заболеваний.
Бессознательное делает эти замечания в разнообразных формах – в виде дурных снов, приступов беспокойства, депрессии и других симптомов. Наш сознательный разум отрицает реальность, но всеведущее бессознательное знает истинное положение вещей и пытается помочь нам; формируя симптомы, оно стимулирует наш сознательный разум к осознанию, что где-то что-то не так. Другими словами, болезненные и нежелательные симптомы душевного нездоровья – это проявления благодати. Их производит "могучая сила, находящаяся вне сознания и питающая наш духовный рост".
В кратком обсуждении депрессии в конце первой главы о дисциплине я уже подчеркивал, что депрессивные симптомы являются для страдающего человека знаками, что с ним не все в порядке и что необходимо произвести серьезные коррекции в поведении. Многие истории болезней, которые я приводил для демонстрации других принципов, можно использовать и для иллюстрации этого принципа: неприятные симптомы душевного заболевания служат для больного знаком, что он избрал неправильный путь, что его душа не развивается и находится в серьезной опасности. Но позвольте мне описать еще один случай, особенно ярко показывающий роль симптомов.
Бетси, миловидная и умная, но скромная до застенчивости женщина двадцати двух лет, обратилась ко мне по поводу сильных приступов тревоги. Она была единственным ребенком из католической семьи; ее родители, рабочие, экономили каждый цент, чтобы дочь смогла учиться в колледже. Закончив первый курс, Бетси, однако, несмотря на хорошую успеваемость, оставила колледж и вышла замуж за жившего по соседству парня, механика; на работу устроилась продавщицей в супермаркете. Два года все шло хорошо, а затем внезапно начались эти приступы тревоги. Ни с того ни с сего. Они случались совершенно непредсказуемо – но всегда вне дома и в отсутствие мужа. Приступ мог начаться, когда она делала закупки, во время работы или просто когда она шла по улице. Чувство паники в такие моменты было невыносимым. Она бросала все, чем занималась, и буквально бежала домой или в гараж, где работал муж. Паника начинала утихать только дома или в присутствии мужа. Из-за этих приступов ей пришлось оставить работу.
Терапевт прописал ей транквилизаторы, но они не только не сняли тревогу, но даже не повлияли на ее интенсивность. Она пришла ко мне.
– Я не понимаю, что со мной происходит, – плакала она. – Все у меня в жизни прекрасно. Муж очень добр ко мне. Мы так любим друг друга. Мне очень нравилась моя работа. А теперь все так ужасно. Я не знаю, почему это все со мной случилось. Может быть, я схожу с ума. Пожалуйста, помогите мне. Помогите мне, чтобы все стало так же хорошо, как было.
Но, конечно, в нашей работе с Бетси обнаружилось, что все было не так уж "хорошо". Сначала, медленно и болезненно, выяснилось, что при всей доброте мужа многие его черты раздражали Бетси. У него были грубые манеры. У него был узкий круг интересов. Для развлечения ему вполне хватало телевизора. Она скучала с ним. Затем она призналась, что работа в супермаркете ей тоже надоела. Тогда мы стали выяснять, зачем же она поменяла студенческую жизнь на такое безотрадное существование.
– Понимаете, мне там становилось все хуже и хуже, – рассказывала она. – У всех ребят только наркотики да секс на уме. Мне это не нравилось. А они все донимали меня, не только мальчишки, которым хотелось переспать со мной, но и подружки. Они считали меня наивной. Я поймала себя на том, что сомневаюсь, и не только в самой себе, но и в церкви, и даже в том, чему меня учили родители. По-моему, я была запугана.
Лечение началось с анализа тех вопросов и сомнений, от которых Бетси бежала, оставив колледж. А закончилось тем, что она вернулась в колледж. К счастью, ее муж захотел расти вместе с ней и тоже поступил в колледж. Их мировоззрение быстро расширялось. И, конечно, приступы прекратились.
На этот довольно типичный случай можно смотреть по-разному. Приступы тревоги у Бетси были типичной формой агорафобии (буквально "страх рыночной площади", но обычно понимается как страх открытого пространства); для нее это был страх свободы. Приступы происходили вне дома, без покровительства мужа, когда она могла свободно передвигаться и вступать в отношения с другими людьми. Страх свободы и был сущностью ее душевной болезни. Можно было бы сказать, что болезнью были приступы тревоги, представляющие ее страх свободы. Но я убедился, что больше ясности и реальной пользы вносит другой взгляд на ситуацию. Ведь страх свободы у Бетси появился задолго до приступов. Именно из-за этого страха она оставила колледж и начала ограничивать свое развитие. И на мой взгляд, Бетси была больна все это время, все три года перед тем, как у нее начались приступы. Но она не осознавала своей болезни, не осознавала вреда, который наносила себе этими самоограничениями. Именно симптомы, те самые приступы тревоги, которых она не желала и не искала, которые "свалились" на нее "ни с того ни с сего", – именно они заставили ее в конце концов осознать свою болезнь и стать на путь исправления и духовного роста.
Я уверен, что эта схема остается справедливой для большинства душевных болезней. Симптомы и болезнь – не одно и то же. Болезнь существует задолго до симптомов. Симптомы – не только не болезнь; это начало ее излечения. Тот факт, что они неприятны, нежелательны, только подтверждает, что они есть феномен благодати – дар Бога, послание от бессознательного с призывом начать самоисследование и исправление.
Как это обычно бывает с благодатью, большинство людей отвергают дар и не внимают посланию. Они делают это множеством способов, каждый из которых является попыткой избежать ответственности за свою болезнь. Они стараются игнорировать симптомы, делая вид, что это вовсе не симптомы, что "у каждого иногда бывают подобные приступы". Они стараются избежать работы с ними, увольняясь со службы, отказываясь водить автомобиль, переезжая в другой город, уклоняясь от некоторых видов деятельности. Они пробуют избавиться от симптомов различного рода обезболивающими средствами полученными у доктора таблетками, анестезируют себя алкоголем и другими наркотиками. Даже признав наличие у себя симптомов, они находят самые утонченные доказательства того, что в их состоянии виноват внешний мир – бездушные родственники, ложные друзья, алчные корпорации, больное общество и даже судьба, рок.
И только те, кто принимает на себя ответственность за свои симптомы, кто понимает, что симптомы указывают на беспорядок в собственной душе, – только эти немногие вслушиваются в послания своего бессознательного и принимают его благодать. Они принимают собственную неполноценность, принимают тяжесть работы, необходимой для исцеления. Зато к ним, как и к Бетси и многим другим, кому хватило воли выдержать боль психотерапии, приходит великое вознаграждение. Это о них сказал Христос в первой из заповедей блаженства: "Блаженны нищие духом, ибо их есть царство небесное".
Все, что я говорю здесь об отношении между благодатью и душевной болезнью, прекрасно воплощено в великом древнегреческом мифе об Оресте и Фуриях.* Орест был внуком Атрея, человека, который упорно и злобно пытался доказать, что он сильнее богов. За преступления Атрея против богов они покарали его, наложив проклятие на всех его потомков. Проклятие над домом Атрея начинает сбываться, когда мать Ореста, Клитемнестра, убивает его отца, собственного мужа Агамемнона. Это злодеяние влечет за собой новое проклятье на голову Ореста: согласно древнегреческому кодексу чести, сын превыше всего обязан отомстить убийце отца. Но тягчайший грех, который может совершить грек, есть убийство матери. Орест испытывает мучительные сомнения. В конце концов он делает то, что, видимо, и должен был сделать, – убивает мать. За этот грех боги теперь карают Ореста, наслав на него Фурий – трех отвратительных и жестоких гарпий; видеть и слышать их мог только он один, и они терзали его день и ночь своими издевательствами и ужасным видом.
* Существует много различных версий этого мифа, и различия между ними довольно существенны. Ни одна из версий не является правильной. Излагаемая здесь версия представляет, главным образом, сокращенный вариант из Edith Hamilton's Mythology (New York; Mentor Books, New American Library, 1958). Я пришел к этому мифу через его толкование в книге Ролло Мэй Love and Will, а также в пьесе Т.Эллиота The Family Reunion.
Непрестанно и везде преследуемый Фуриями, Орест скитается по земле в поисках искупления своего злодеяния. После многих лет самоотречения и размышлений в одиночестве Орест обратился к богам с просьбой снять с него проклятие, тяготеющее над домом Атридов, и избавить его от Фурий; он считал, что искупил свой грех – убийство матери. Состоялся совет богов. Выступая в защиту Ореста, Аполлон взял на себя вину за создание такой ситуации, когда у Ореста не было другого выбора, как только убить мать, поэтому на него нельзя возлагать ответственность за это. При этих словах Орест вскочил и стал возражать своему защитнику: "Но это я, а не Аполлон убил мать!" Боги были удивлены. Никогда прежде ни один из Атридов не брал на себя всю ответственность, но неизменно обвинял богов. В конечном итоге суд богов закончился в пользу Ореста; они не только сняли с него проклятие, но также превратили злых Фурий в добрых, любящих Эвменид, которые своими мудрыми советами помогли Оресту достичь счастливой жизни.
Смысл этого мифа очевиден. Эвмениды, или "благосклонные", называются также "приносящими благодать". Галлюцинаторные Фурии, которых видит только Орест, представляют его симптомы, его личный ад душевного заболевания. Превращение Фурий в Эвменид есть превращение душевной болезни в счастливую жизнь, о чем мы уже говорили. И это превращение стало возможным в силу того, что Орест добровольно принял на себя ответственность за свою душевную болезнь. Хотя в конце концов он стал искать избавления от Фурий, он не считал их незаслуженной карой, не считал себя жертвой общества или чего-то еще.
Выступая неизбежным результатом изначального проклятия на дом Атрея, Фурии также символизируют тот факт, что душевная болезнь – семейное дело, наследуемое каждым поколением родителей, ибо грехи отцов падают на детей. Но Орест не обвиняет свою семью – родителей и деда, – хотя у него вроде бы и есть на то основания. Не обвиняет он также ни богов, ни "судьбу". Вместо этого он воспринимает свое состояние как собственное дело и прикладывает усилия для его улучшения. Это длительный процесс, как и почти всякое лечение. Но в результате он излечивается, и, благодаря этому лечебному процессу, производимому собственными усилиями, то, что доставляло ему столько мучений, становится источником его мудрости.
Каждый опытный психотерапевт видел в своей практике, как разыгрывается этот миф, наблюдал превращение фурий в эвменид в сознании и жизни наиболее удачливых пациентов. Это нелегкое превращение. Большинство пациентов, как только они узнают, что процесс психотерапии потребует от них полной ответственности за свое состояние и за его исправление, прекращают лечение, независимо от того, насколько решительными были их первоначальные намерения. Они предпочитают оставаться больными и винить богов, вместо того чтобы стать здоровыми и больше никого никогда не винить. Из того меньшинства, которое продолжает лечение, большинству еще предстоит обучиться принимать полную ответственность за себя как часть исцеления.
Это обучение – возможно, лучше подойдет слово "тренировка" – изматывающее занятие, в ходе которого врач методически, снова и снова, из сеанса в сеанс, из месяца в месяц, а нередко из года в год, заставляет пациентов убеждаться в их уклонении от ответственности. Часто, как упрямые дети, они вопят и брыкаются на протяжении всего пути, ведущего их к представлению о полной ответственности за себя. Но в конце концов они к этому представлению все-таки приходят. Лишь очень редкие пациенты приступают к лечению с готовностью с самого начала принять на себя всю ответственность. В таких случаях лечение становится, как правило, недолгим (хотя может и затянуться до одного-двух лет), сравнительно простым, а нередко и приятным занятием и для врача, и для пациента. В любом случае, легко или с трудом, раньше или позже, превращение фурий в эвменид происходит.
Те, кто посмотрел прямо в лицо собственной душевной болезни, принял на себя полную ответственность за нее и совершил необходимые перемены в себе, чтобы победить ее, не только обретают здоровье и освобождение от проклятий детства и наследственности, но и попадают в новый, совсем другой мир. То, что раньше казалось им проблемами, теперь воспринимается как возможности. Что было досадными препятствиями, теперь приятно возбуждает. Мысли, которые раньше хотелось прогнать, оказываются полезными прозрениями; чувства, от которых хотелось отречься, теперь наполняют энергией и подсказывают дорогу. То, что казалось бременем, теперь выглядит как дар, включая даже симптомы, от которых удалось излечиться. "Моя депрессия и мои приступы тревоги – это было самое лучшее, что когда-либо случалось со мной", – говорят обычно те, кто излечился. Даже если такие удачливые пациенты заканчивают лечение без веры в Бога, у них все равно возникает совершенно реальное чувство, что их коснулась благодать.
